Война и мир- роман или эпопея?
Если роман – то, безусловно, хитросплетенный сюжет, психологическая подоплека, многогранность и объем поднятых тем и разветвленность системы образов. Отлично подходит. А если эпопея? Тогда монументальное эпическое произведение, отражающее глобальные по значимости события в жизни народа, где характеры героев подчиняются национально-историческому масштабу. Получается, что в определенный момент писатель-романист, углубляясь в попытке раскрыть образы своих героев до осмысления национально-исторических проблем, выводит свое детище на иной уровень.
В какой-то момент стоит задуматься о правомерности жанра «романа-эпопеи» на примере «Войны и мира».
Все упирается в основополагающее и вспомогательное. Мальчики читают войну и пропускают мир, девочки читают про любовь и пропускают все остальное – это нормально, каждый в отпущенное для него время придет к сколь-либо целостному восприятию. Толстой – на удивление женский писатель. Анну Кареннину многие молодые люди просто не любят, а любовные события в войне и мире читают постольку поскольку. В большинстве своем. Только, простите, для того чтобы прочитать описание военных действий, планы и расстановку сил сторон, зачем брать в руки четырехтомовую махину? Точно также для того, чтобы прочитать романчик о любовной истории нескольких пар героев (пускай истории на удивление правдоподобной и психологически точной) существует как минимум почти весь Тургенев. А тем не менее читают и признают культурным и национальным достоянием. Каждый находит свое – вплоть до восточных буддистов, которые толпами ходят смотреть на бескрестую могилу своего гуру, учившего о непротивлении.
И в таком масштабе «эпичность» себя оправдывает. Но если взглянуть на это слово с точки зрения его собственного смысла и роли этого в создании произведения, получается очень спорная картина.
Если пишешь эпос – говоришь о народе. Если пишешь роман – говоришь о «диалектике души», внутренних состояниях и всем вытекающем. Как принято считать, если пишешь роман-эпопею, то показываешь народ через диалектику души героев, строя обобщения и конкретизируя. Вот это и непонятно. Если ты хочешь говорить о роли личности в истории, это вполне вписывается в категорию романа – он тем и хорош, что рассуждать в его рамках можно о чем угодно и как угодно долго – вспомним Достоевского – он рассуждал о красоте, Толстой о ярлыках событий – все в порядке. Если ты хочешь раскрывать образ великого тирана Бонапарта – точно так же имеешь на это право, и это все еще будет романом. (Не забываем, что параллельно развивается несколько любовных и драматических линий). Хочешь говорить о патриотизме, выводя свои размышления на уровень всенародный – да пожалуйста, неужели эти размышления отличаются от размышлений Достоевского о десяти минутах перед смертью одного человека?
Цель не оправдывает средства – ведь нельзя писать не целостное произведение, думая, «ага, там где про войну будет эпос, там где про мир – роман, а в целом получится роман-эпопея». Толстой пишет о людях и на примере их внутренней организации подчиняет исторический процесс своим рассуждениям, вполне субъективным. Основная цель эпоса – рассказать о народе – не вполне достигнута. У большинства читавших воспоминания о боевых действиях так или иначе связаны с образами Наполеона и Кутузова, Пети Ростова и Тихона Щербатого, а идеи ложного и истинного патриотизма сразу вызывают образы Ростовых и того же Бонапарта. Все то глобальное, что доносил до нас автор, зиждется на конкретных и индивидуальных образах, видимо потому, что они-то и получились у него настолько красочными, что совершенно не обязательно было добавлять к слегка женскому «роман» основательное «эпопею». Это роман, просто роман не только о любви, но еще и о личности в рамках истории. Но не об истории народа. Если вы помыслите о слове «эпос» в ключе «сказание», то, возможно, поймете лучше.
В некоторых сценах, безусловно, есть так называемая эпичность.
Но если каждую подобную характеристику очень многогранного романа отражать в названии жанра, то на одно такое название не хватит и объема этой статьи.
